09:0323.01.2009г.
Настя позвонила мне где-то в середине октября: «Можно к вам прийти работать?» — «Давай, конечно. А что — уволили?» — «Нет, просто, где еще писать-то по-человечески…»
Тогда как раз начали слушать новое дело Тесака, стартовал процесс по банде Рыно — Скачевского, и ее приход был как подарок. Свою тему она знала прекрасно — без преувеличения можно сказать, что во всей стране мало кто разбирался в неонацизме, антифашизме, неформальных молодежных объединениях лучше нее. Да и дело, пожалуй, даже не в знаниях и умении — большинство профессионалов, так или иначе имеющих отношения к медиасреде, только бы отмахнулись, мол, фашисты, антифашисты — мало нам психов, а она понимала, о чем надо говорить обязательно.
Настя училась на журфаке МГУ на курс старше меня, но была старше даже своих однокурсников. Она приехала из Севастополя в Москву и поступила сначала в МГИМО, но вскоре решила, что дипломатия — не ее будущее, и пришла к нам. Настя проучилась на журфаке МГУ четыре с половиной года. Это хорошо говорит о нашем журфаке.
Я не буду описывать, что в тот день почувствовали мы — и студенты, и журналисты, и вообще МЫ. В обрывках разговоров — «так не бывает», «невозможно», «чужая судьба». Наверное, на моей памяти это самое страшное событие вообще. Потому что даже вопросы «кто?» и «за что?» задать некому. Это мы должны узнать сами.
Наш с ней последний разговор состоялся совсем незадолго до Нового года. Редакция уже на каникулах, все готовятся к праздникам: «Привет, у меня тут статья, совсем маленькая». — «Настя, уже никто не работает, каникулы». — «Я понимаю, но мне надо, чтобы это прочли. Иначе нельзя».
Илья Донских