Две недели назад мы с приятелем ходили смотреть финал чемпионата мира по хоккею, в котором россияне переиграли словаков. Впрочем, победой мы насладились не в полной мере, так как смотрели игру лишь с середины второго периода.
Ситуация, надо признать, вышла забавная. Спортбаров в Киеве открылось множество. Они плодятся, как нестерилизованные кролики, но смотреть в них нечего.
Хорошо, что я знал один бар с большим выбором спутниковых каналов. Плохо, что недооценил смекалку официантки. Когда мы пришли, до хоккея оставалось минут пятнадцать, и официантка, полагая, будто клиенты уже на крючке, заявила, что из пива в баре только «Гиннесс». Ну и напитки покрепче.
«Что покрепче» после моей последней презентации уже не лезло, а пол-литра «Гиннесса» стоило 47 гривен. И мы приняли волевое решение покинуть заведение.
Дальше началось веселье. Мы прошерстили, как два сыщика, с дипломом и без, Майдан, Крещатик и все окрестности. Нашли больше двух десятков баров, но хоккей нигде не транслировали.
В общем, мы с приятелем вернулись в тот же бар, из которого сбежали сорока минутами ранее. Официантка торжествовала. Мы с горечью пили «Гиннесс», подливая в бокалы принесённую с улицы «Зелёную марку» и думали, что в стране, которая хочет окупить 20 лет независимости за 20 дней «Евро», возможно всякое.
Но «Кухня», несмотря на долгую предысторию, вовсе не о хоккее. Она – о талантах. И вдохновлена той милой блондиночкой, которую в баре имени «Гиннеса» клеил мой приятель, получая в ответ неизменное: «Я не продаюсь».
Для начала, по традиции, одно из «Зёрен».
Актриса Юлиана Вишневецкая, урожденная Булкина, окончив театральное училище, по распределению попала в уездный театр имени Ивана Кочерги. И, не откладывая блестящую карьеру в долгий ящик, решила переспать с режиссером.
Режиссер театра, семидесятилетний властелин муз Аркадий Самуилович Разглядайко, инициативу поддержал и пригласил актрису в номера.
Закутавшись в простыню, Вишневецкая восторженно декламировала монолог Эсмеральды, а Разглядайко не менее восторженно ласкал взором ее пышные формы. И, наконец, смятенный чувством, будто Клод Фролло, он кинулся на нее и заключил в свои старческие объятия.
Вишневецкая стонала, как могла. Ее сладострастные стоны приводили режиссера в столь неописуемый восторг, что от чудовищного напряжения он едва не схватил на актрисе инфаркт. После Аркадий Самуилович сказал:
– Да, милочка, у вас определенно талант. Если вы так же сыграете Дездемону, как имитируете оргазм, то вам будут рукоплескать стоя!
Так Вишневецкая получила свою первую профессиональную роль.
К дебюту она подошла со всей ответственностью и, помимо прочего, репетировала персонально с режиссером Разглядайко. Во время одной из репетиций режиссер скончался от инфаркта. Дебютный спектакль отменили, и убитая горем Вишневецкая рыдала на похоронах режиссера так горько, что заслужила сначала подозрение, а после сочувствие его жены.
Спустя неделю на место Аркадия Самуиловича из Москвы, по распределению, прибыл новый режиссер Антуан Бубенчиков. Вишневецкая тут же предложила ему свою кандидатуру. Но Антуан привез из Москвы не только чемодан с вещами, но и нравы, а потому предпочитал женщинам застенчивых юношей. После первой же репетиции он вынес Вишневецкой свой вердикт:
– Извините, милочка, но вы бездарность!
Оскорбленная Вишневецкая со скандалом покинула театр имени Ивана Кочерги. Покинула, чтобы услышать фразу Бубенчикова еще двадцать шесть раз в театрах и киностудиях нашей необъятной родины.
И лишь спустя годы талант Вишневецкой получил признание. Ей дали приз в номинации «Лучший актерский дебют» за фильм «Блядовое побоище 3».
В Лику я влюбился на школьной дискотеке. Вместе с одноклассницами из 9-Б она изображала модных тогда “Spice Girls”. Мы с друзьями стояли в стороне – классическая четвёрка неудачников – и с показным равнодушием смотрели на выступление. Помню, как сказал Ромчику:
– Да, вот с этой девчонкой я бы познакомился…
Потом были танцы под светомузыку, от которой старенький “Sony”, кажется, одуревал сам. Сначала извивались и прыгали под “Scooter” и “Offspring”, а после вставали в круг, глядя, как очередной начинающий брейкденсер протирает штаны и футболку о грязный пол. Диджеем был Вася Липский, который ставил принесённые из дома кассеты и почему-то всё время норовил встать на стул.
Уже втроём – Жеку родители отпускали только до десяти – мы сидели в углу, и тут появилась Лика. Подошла, улыбнулась:
- Вы танцуете?
Я, словно в плохом кино, сначала посмотрел на друзей, потом обернулся назад и, наконец, выдавил:
- Кто? Я?
Страх предстоящего танца превратился в пульсацию в висках. Но пришлось согласиться: слишком яро ошалевшие друзья выталкивали меня вперёд.
Танцевал я ужасно. Играла романтичная “Still loving you”, и ноги Лики медленно превращались в лепёшку. Еле дотерпев до конца, я спешно ретировался, полыхнув кумачом от стыда.
Но друзья – вновь тычками – заставили меня вернуться. Лика написала номер домашнего телефона и попросила позвонить. Я, конечно, не позвонил. Легче было бы взобраться на Эверест. Вновь с Ликой меня свела одноклассница.
Дальше была первая любовь, расставание, университет и повторная встреча. Всё закрутилось вновь. И закрутилось как надо, если не считать навязчивой идеи Лики стать суперзвездой. Она хотела петь; она жила и бредила этим, повторяя, как мантру: «Хочу, чтобы меня обожали, хочу, чтобы мной восторгались». Из певиц Лика боготворила Мадонну, стараясь во всём подражать ей. Остальных «певичек» презирала.
До популярности Мадонны Лике было ещё далеко, но вот пафос и запросы уже присутствовали.
Правда, порой её непосредственность поражала. После моего дня рождения, отмеченного в приморской дискотеке, когда я, кажется, состоял уже не из воды, а из пива, я решил проводить Лику домой. Мне сложно объяснить, почему из всех машин такси я выбрал древнюю, похожую на больного бронтозавра «Победу».
Пожилой водитель моё «поехали через балку» воспринял своеобразно: вместо асфальтированной дороги свернул на разбитую колею, зияющую дырами и петляющую между заброшенными дачами.
«Победа», конечно, застряла в яме, не в силах преодолеть подъём. Я уснул на заднем сиденье, а Лика вместе с водителем толкала машину. Вытолкала!
«Если женщина живет ради тебя – у нее есть душа. А иногда бывает, она хочет, чтобы ты жил ради нее. Это уже сложный психологический этюд», – сказал Сергей Михалков.
Этюд, действительно, оказался слишком сложным для нас. При расставании часто говорят что-то глупое, вроде «не сошлись характерами». В нашем случае возникла опустошающая исчерпанность. Лика хотела восторга и славы, и, кажется, вся состояла из запросов, а я слишком ленился, чтобы лечить её любовью.
Было ещё несколько встреч, когда поздно ночью телефонный звонок превращался в SOS, а потом Лика уехала из родного Севастополя.
О её судьбе я узнал случайно, наткнувшись на «Фабрику звёзд», где она пела дуэтом то ли с парнем, то ли с трансвеститом.
Спустя какое-то время Лика написала мне в фейсбуке. Оправдывая ожидания, я задавал вопросы о ней и только о ней. Лика красовалась и злоупотребляла фразой: «У меня теперь характер – кремень!» И много, как вампир о крови, говорила о восторгах поклонников.
После мы не общались. Я переехал в Киев, и стало не до всего. Пришлось многому учиться и переучиваться.
Например, тому, как правильно подписывать договоры. Этому меня учил Стас. Особое удовольствие мне доставляли его письма, где встречались отборные кристаллики глупости, вроде слова «впредь», написанного как «в преть».
Предстояла встреча с донецкими партнёрами. У Стаса умерла бабушка. И пришлось ехать мне.
– Встретитесь в сауне, – вдалбливал он мне, – с водкой и девочками, понял? С нормальными девочками. В моде медийные. Те, кто в ящике. У меня кореш ещё с девяностых шоубиз пасёт. Он и подгонит. Каких-то певичек. Понял?
Встретились с донецкими партнёрами в сауне на «Золотых воротах». Пили «Финляндию» и треуголку «Немиров». Девочек привезли ближе к восьми вечера. Я встречал их у входа. Они выходили из белого «Лексуса»: блондинка, брюнетка и рыженькая – кастингованные.
Когда подошли ближе, я отключился, будто пропустил джэб от Валуева. Лика почти не изменилась, только губы и грудь стали больше.
Я много пил в тот вечер, «Финляндию» и пиво. Потом, устав от стонов и запахов, вышел на свежий воздух, в почти прозрачную ночь. Было видно Владимирскую горку и памятник Владимиру с мерцающим бледно-зелёным крестом. Внизу сверкающей диадемой из включённых фар ползла автомобильная пробка.
Следом за мной, пахнув паром, вывалился рыжий толстяк, один из донецких, и заорал в ухо:
– Не, ну круто у вас! Очень круто! Такие девочки! Ты видел, а?! Чёрненькая – вообще огонь! Я в восторге от неё, мужик, просто в восторге…
Он говорил громко, быстро, захлёбываясь, точь-в-точь, как наш физрук – такой же раскрасневшийся и пьяный. Мне вспомнилась школа: кабинет биологии с заспиртованными зародышами, учительница химии с фиолетовыми волосами, таблица умножения на заднике тетрадей, друзья, одноклассники и Лика, изображающая Викторию Адамс из “Spice Girls”.
И с Владимирской горки, извечного места сбора киевских неформалов, понеслось: «Сколько пройдено вёрст, сломано всё, разрушено всё…» Кто-то пел «Сплин» под гитару. А рыжий толстяк продолжал фонтанировать похотью.
Я развернулся к нему и не увидел лица – одни блестящие глазки. Только раз, в седьмом классе, мне захотелось ударить человека. И вот снова. Я сжал кулак, а рыжий толстяк хрюкнул:
– Контракт, кстати, подписали...
И кулак разжался сам собой, и представилась работа, офис, кресло, компьютер, и накатила лень.
Я поехал к себе, взял пива. Сидел до рассвета под “Still loving you”, пытался понять, как Лика вытолкала «Победу» на мой день рождения. И не мог. Так же, как не мог понять, кого и почему не ударил.
